ПОЛНОЛУНИЕ. Ма Юань. Кон. XII — нач. XIII в. Хаконе (Япония). Музей

На шелковом свитке необычного, сильно вытя­нутого по вертикали формата изображен ночной пейзаж. Причудливой формы скала нависает над небольшой площадкой в левой части композиции. К обрыву прилепилась кривая сосна, раскинув­шая в разные стороны свои ветки. Высоко, в бес­крайнем просторе неба неярко, будто сквозь лег­кую мглу, светит полная луна. Внизу, откинувшись на локоть, полулежит в со­зерцательной позе старик: лицо его поднято вверх навстречу лунному лику. Это пришел на­сладиться безмолвным покоем ночного часа муд­рец отшельник. Сопровождавший его мальчик-слуга стоит поодаль за маленьким холмиком, не дерзая нарушить одиночество погрузившегося в глубокие размышления старца. Такой мотив — безмолвного общения искушен­ного в мудрости человека с природой — широко распространен в классическом искусстве Древне­го Китая. Разрабатывая эту тему, великие поэты-лирики достигли необычайной утонченности в передаче неприметной «непосвящённому» жизни натуры. Ван Вэй, одновременно и поэт и худож­ник, так «рисует» в стихах образ ночи:
В пустынных горах опять прошел дождь. Наступил вечер. Осень. Ясный месяц светит среди сосен. Прозрачная речка бежит по камням. Бамбуки зашумели:  идут домой женщины, стиравшие белье. Зашевелились кувшинки, плывут назад челны рыбаков.
Это было искусство для искушенных в премуд­ростях даосской философии, полное намеков и ассоциаций, доступных лишь тем, кому открыта таящаяся в вещах истина. В живописи, как и в поэзии, знатоками ценилось проникновение во внутреннюю «духовную» сущность мира. Все это нам сегодня недоступно. Да вряд ли нуж­но стремиться постичь эту давным-давно мертвую средневековую премудрость.
Но вот что замечательно. Глубина художествен­ного смысла и этих стихов, и этих пейзажей рас­крывается современному человеку совершенно не­посредственно, ибо философские хитросплетения лишь окутывали удивительное чутье природы, позволявшее древним художникам постигать кра­соту и величие вечного бытия мира.
Когда ко мне приходит вдохновенье, Один я в горы ухожу всегда. Дела житейские — давно я понял: Перед природой — прах и суета. Гуляю долго, прихожу к долине И слышу бормотанье ручейка, Сажусь, смотрю на горы и на небо, Где тихо проплывают облака.
Это тот же Ван Вэй. В органическом слиянии с бесконечной природой стремится он обрести подлинный смысл человеческого существования. Свиток Ма Юаня, написанный почти через пять­сот лет после лирических размышлений Ван Вэя, может служить изобразительным комментарием к ним. Он проникнут тем же умонастроением благоговейного созерцания натуры. Композиция Ма Юаня предельно немногословна, скупа на детали. Легкими касаниями кисти, то сгущая пятна черного цвета, то едва трогая шелк, так что тушь начинает серебриться, намечает художник обрывистый край скалы, резким зиг­загом пересекающий свиток поперек силуэт сос­ны. Ее динамичное, взметнувшееся движение кон­трастирует с плавными контурами горы, усили­вая ощущение разлитого в мире ночного безмол­вия.
Маленькая фигурка отшельника, будто задвину­тая в левый нижний угол, кажется ничтожной пе­ред бескрайней высотой небес, по которым плы­вет лунный диск.
Каждая деталь вполне правдоподобна. Мастер безошибочно точен в рисунке, немногими штри­хами или пятнами фиксируя то колючую хвою, то скудные пряди травы, то тяжелую массу на­висающего камня, то миниатюрную фигуру че­ловека. Но вместе с тем композиция в целом условна. Художник сознательно нарушает перс­пективу, выстраивая пейзаж не в глубину, а яру­сами — снизу вверх или, вернее, сверху вниз — от огромного неба, будто рассеченного черной молнией дерева до затерявшихся далеко внизу людей: застыл потрясенный ощущением космо­са мудрец; неподвижен мальчик, будто боящий­ся вспугнуть это торжественное молчание, кото­рое, кажется, будет длиться вечность. В пейзаже Ма Юаня есть ощущение священного трепета перед лицом божественного величия ми­роздания. Неудивительно — это глубокое средне­вековье. Но в этом пантеистическом ощущении природы так много настоящей правды живой гар­монии бытия, открывающейся человеку в полно­те художественного созерцания натуры. И зритель чувствует себя приобщенным к тому таинственному слиянию с бесконечной природой, которым охвачен изображенный на свитке от­шельник: он слушает вечность. Древние теоретики искусства живописи в Китае настойчиво подчеркивали необходимость точней­шей передачи внешнего вида предметов. Но они не уставали подчеркивать, что дело не в «фор­мах», но в «духе». Именно этот «дух» — особое ощущение безграничности и непрерывности бы­тия в его живом единстве.
Много позже человеческая мысль разглядит в этом диалектический закон великого единства мира. Искусство предвосхитило выводы логиче­ского разума, открыв для человека чувство его сыновней сопричастности мирозданию. Одною жизнью с природой живет древний китайский мастер, великая мудрость которого не в тонкос­тях схоластического образования, а в органиче­ской способности охватить художественным чутьем эту всеобщую жизнь мира.

Автор - М. В. АЛПАТОВ

Комментарии

Добавить комментарий

Статьи об искусстве