НАТЮРМОРТ. Хеда /1594—1680/82/. Санк-Петербург. Государственный Эрмитаж

Голландия в XVII веке была одной из наиболее процветающих стран Европы. Добившись в ре­зультате победоносной революции независимости от иноземного феодального гнета, она стала мо­гущественной морской державой. В города Ни­дерландов стекались богатства со всего известно­го тогда света. И хотя благосостояние затронуло лишь верхушку общества, дух покойного доволь­ства жизнью царил в уютных, чисто прибранных домах бюргеров Амстердама и Гарлема, Дельфта и Гааги. Не только богачи, но и зажиточные ремесленники охотно украшали стены своего жилья карти­нами. Искусство живописи пользовалось в стра­не самым широким спросом. При этом художни­ки в небольших по размерам полотнах (ведь они были предназначены не для дворцовых зал, а для комнат частного дома особенно охотно изоб­ражали то, что окружало их соотечественников в повседневной жизни: это были незамыслова­тые сценки городского быта, пейзажи родных мест и, конечно, портреты. Появился в это время в Голландии и самостоятельный жанр натюр­морта, которого прежде европейская живопись не знала.
Среди художников Голландии в это время широ­ко утвердилась специализация: одни писали жанровые картинки, другие — морские пейзажи, третьи — виды местности, четвертые — портре­ты, пятые — изображения животных и т. д. Бы­ли и мастера, специализировавшиеся на натюр­мортах.
Одним из наиболее крупных был Биллем Клас Хеда, работавший в Гарлеме. Специальностью Хеды был не вообще натюрморт; он писал так называемые «Завтраки»: на небольшом столе он ставил разную утварь — блюда, бокалы, вазы, ножи и ложечки, клал аппетитную снедь — лос­нящийся жиром окорок, румяную булочку, пи­рог с хрустящей корочкой, полуочищенный ли­мон; в бокал наливал вина. Все это непринуж­денно, будто случайно, расставлено по столу, по­крытому небрежно накинутой белой скатертью. Кажется, только что ко всем этим яствам прика­сался человек: виден надрез на соблазнительно сочной ветчине; надломлена корочка пирога, сви­сает со стола кожа спирально очищенного лимо­на. Изображенные предметы не расставлены де­монстративно, как «на параде». Они будто еще несут на себе тепло живого человеческого присут­ствия. Все здесь предельно естественно, что при­дает картине ощущение особой интимности. Строго говоря, в композиции Хеды нет ничего, кроме тщательно, можно сказать, иллюзорно вос­произведенных вещей. Но картина не производит впечатления мертвой протокольности. И дело не только в том, что мастер выдержал все полотно в очень красивом сочетании золотистых, зелено­ватых, притушено теплых тонов, ласкающих глаз своей прозрачной ясностью. При кажущейся случайности натюрморт Хеды продуман и прора­ботан с величайшей тонкостью. Художник за­ставляет нас любоваться живым разнообразием формы, цвета, фактуры «встретившихся» здесь предметов. Он умеет незаметно увлечь бесконеч­ным богатством зримого мира, раскрытым в этом маленьком, уютном его уголке. Мы не просто ви­дим изображенное, мы наслаждаемся видимым. Рядом с холодным поблескиванием серебра — прозрачная хрупкость стекла; на белом полотне скатерти ложатся рефлексы от желтой шкурки лимона. Перламутр и серебро, мягкий хлеб и твердая поверхность блюда — можно бесконеч­но рассматривать этот безмолвный диалог ве­щей. Здесь целая музыка форм: подле тяжело­весного пузатого бокала на толстой подставке — гибкие, подобранные Дюрмы восточного кувшина с кокетливо изогнутой ручкой и задорным носи­ком. И тут же стрелой поднимающаяся вверх тонкая рюмка. Можно находить в картине все но­вые контрасты и созвучия, погружаясь в этот своеобразный мир неодушевленных предметов, будто наделенных некой потайной жизнью. В русском языке жанр, о котором идет у нас речь, называется «натюрморт», что в переводе с французского означает «мертвая натура». К кар­тине Хеды этот буквальный смысл явно не под­ходит. Не мертвой бездушностью, но своеобраз­ной одушевленностью, напряженным внутренним ритмом «беседующих» между собою предметов пронизана эта вещь.
И не случайно у голландцев жанр, в котором ра­ботали Хеда и его сотоварищи по специальности, назывался не «мертвой натурой», но «тихой жиз­нью» — «still leven». И в самом деле, в полотне мастера пленяет не натуральность изображения предметов, не искусность живописца в передаче формы, цвета, фактуры каждой мелочи самой по себе, но то живое и искреннее наслаждение, с ко­торым здесь раскрывается красота предметного мира.
Скоро мещанская проза погубит это поэтическое жизнеутверждение. Но пока оно торжествует во многих, самых разнообразных проявлениях, в том числе и в образах «тихой жизни» голланд­ских натюрмортистов.

Автор - М. В. АЛПАТОВ

Комментарии

Добавить комментарий

Статьи об искусстве